«Я все-таки верю в семью»: журналист Светлана Кольчик о трансформации отношений и расширении горизонтов

Журналист Светлана Кольчик исследует тему семьи и отношений в разных странах и культурах. В книге «Новая семья» она собрала истории о том, как строят семьи современные люди: живут большими группами, выбирают осознанное одиночество, встречаются с женами или мужьями только по выходным, приглашают в союз других людей и не только. Журналист Иван Сурвилло поговорил с автором о том, как новые тенденции повлияли на ее собственные отношения, как изменится институт семьи в ближайшем будущем и почему важно расширять понятие «семья».

Что вы поняли за все это время, что исследуете семью?

Что нет единого какого-то формата, это однозначно. Есть достаточно шаблонное, стереотипное представление о том, что такое семья: мама, папа, дети. Это так называемая нуклеарная семья. Но ведь в реальности это всего лишь один из многих форматов того, что можно считать семьей. А у отношений вариантов еще больше.

А что вы поняли про семью, чего не понимали раньше?

Это интересный вопрос. В моем восприятии расширилось пространство возможных выборов и сценариев отношений. И я надеюсь, что смысл, миссия моей работы и книги в частности — чтобы то же произошло и с читателем. Нет какой-то одной дороги в жизни. Дорог сейчас много. Главное — осознавать свои истинные потребности, в первую очередь в отношениях с самим с собой, а затем — максимально честно коммуницировать об этом с теми, с кем ты семью или отношения создал или хочешь создать. И тогда можно быть гораздо счастливее.

Я поняла, поговорив с большим количеством людей, живущих в разных форматах отношений, насколько все быстро меняется. И будет меняться, скорее всего, еще быстрее. Это уже, можно сказать, единственная константа: ничего постоянного нет. Мы живем в мире, который нестабилен, который все время меняется.

У вас очень крутая миссия — помочь читателю расширить горизонт и диапазон восприятия таких фундаментальных понятий и ценностей, как семья.

Да. На самом деле очень интересно, каково будет восприятие книги у разных поколений — например, у тех, кому от 18 до 25 лет, кому за 30, и тех, кому за 40. Потому что сейчас, мне кажется, разрыв между поколениями большой. Люди, у которых разница в возрасте 7–10 лет, строят отношения в совершенно разных парадигмах. Что для 40-летнего «Неужели так можно?», для 20-летнего — ничего особенного, вариант нормы.

Да, это правда. Как вы думаете, как будет дальше трансформироваться понятие семьи?

Я недавно говорила с близкой подругой про отношения. Она в очередной раз сказала: «Мои близкие друзья — моя семья. Потому что те, кто мои родственники по крови, — только на бумаге мои родственники, а по факту они не моя семья в силу разных причин». И я думаю, что дальше будет много разных форм взаимоотношений, которые люди будут считать семьей. И они будут находить в них то же, что мы ищем в семье: поддержку, принятие, ощущение принадлежности. Мой муж называет это chosen relatives — «родственники по выбору».

Человечество развивается, исследует новые форматы отношений, но ведь это возвращение к старому. Просто с новыми названиями, в новых социальных контекстах, но, по сути, это уже все было. Вот сейчас мы постепенно отходим от нуклеарной семьи в сторону комьюнити, так называемых тандемных семей. Группы людей, разделяющих общие ценности, выбирают жить вместе — например, в формате коливинга. А ведь это как раз то, что раньше было принято называть «традиционной семьей», — разные поколения, живущие под одной крышей. Я наблюдаю бум коливингов по всему миру.

Я думаю, насколько запаздывает государство со своим традиционными представлениями...

Российское?

Да, я со своей точки зрения.

Понимаю. Собственно, против чего борются в России? Против демографического кризиса, который быстро развивается. Но снижение рождаемости — это тенденция общемировая. Хотя в странах, где есть существенная соцподдержка (например, где и женщинам, и мужчинам оплачивают длительный декретный отпуск), рождаемость гораздо выше, чем в России.

Мое поколение будто бы не спешит заводить детей. По крайней мере, у меня такое ощущение, что многие не хотят.

Я много про это пишу в книге. И это общемировая тенденция — снижение рождаемости и изменение приоритетов у молодежи. Похожая ситуация наблюдается в Китае, Южной Корее, Европе, Америке. Многие представители поколения зумеров выбирают бездетность из-за экологии и потепления климата. Другое дело, что, возможно, лет через десять часть из них свои убеждения поменяет и детей иметь захочет.

А что вы поняли про свою семью?

Я много чего поняла про свою семью. Вы мою книжку полистали?

Прочитал.

Спасибо, Иван.

Очень понравилось, честно говоря. Невесте дам почитать как раз.

Если честно, что касается темы моей семьи, то мне стало немного сложнее. У меня самой в процессе работы над книгой была такая реакция: «А что, так можно было?» У меня самой достаточно традиционная семья. И, например, когда я брала интервью у людей, много лет живущих в гостевом браке, то даже им немного завидовала.

Захотелось так же?

Не исключаю, что если бы мы с мужем так жили (а мы вместе уже 12 лет), то отношения, возможно, были бы ярче, свежее и так далее. Чуть больше свободы, больше личного пространства. Но это нужно было решать на берегу, сейчас, возможно, уже поздно. По крайней мере, мой муж на такой формат вряд ли согласится.

Подождите-подождите. Вы как будто себе противоречите: вы говорите, что очень важно разговаривать, а разговаривать никогда не поздно.

Я согласна. Я поняла, даже из разговоров с мужем, что у каждого человека свои границы дозволенного в отношениях. Разговаривать можно сколько угодно, но обе стороны должны быть в итоге заинтересованы в переменах. Если это не «семья из одного человека». Можно, кстати, вопрос вам задам? Если человек single, живет один и его на данный момент все устраивает — это семья?

По моим ощущениям, скорее да, я бы отнес это к понятию «семья».

То есть, если человек выбирает быть одному — это семья. У меня глава про это тоже в книге есть. И вот тогда можно только договариваться с самим собой или, может быть, с консервативными родителями, которые капают на мозги: «Почему ты до сих пор один/одна?» А когда людей двое, не говоря уже о детях, все немного сложнее.

Я думаю, да, ваш муж не писал книжку про новую семью, ему, конечно, труднее.

Да, да, да. Хоть он и европеец, но с достаточно хорошими традиционными представлениями, какой должна быть семья. Я, кстати, его несколько раз в книге цитирую. У нас в семье все же достаточно открытая коммуникация. Главное — слышать друг друга.

Слушайте, а как вообще пришла идея ее написать? Понятно, что это логически вытекало из того, что вы делаете как журналист, но, может быть, был какой-то момент?

Да. Я почти всю жизнь работаю в женском глянцевом журнале как корреспондент-репортажник и редактор. Я объездила полмира, собирая истории о необычных форматах семьи. Например, однажды мне удалось пожить в штате Пенсильвания в колонии амишей, которые до сих пор в каретах ездят и электричеством не пользуются. Была почти во всех Скандинавских странах, изучала тамошний семейный гендерный нейтралитет. В общем, много чего насмотрелась. Плюс сама я жила в четырех странах, а последние семь лет обитаю между Гамбургом и Москвой и тоже успела собрать массу любопытнейших наблюдений.

Как я уже говорила, сейчас институт семьи меняется очень стремительно. Мне захотелось запечатлеть этот момент, собрать в книге самые, на мой взгляд (и на взгляд ведущих экспертов в этой теме), основные и многообещающие тренды. Некоторые из них до России еще не дошли, но, возможно, дойдут лет через десять. А некоторые — например, осознанное родительство и активное отцовство — уже актуальны и у нас, по крайней мере в крупных городах.

Кстати, правда, почему вы не написали книгу сразу на английском?

Тоже хороший вопрос! Подобной книги не выходило ни в России, ни за границей. Точнее, выходило несколько изданий — например, «We are family» британской исследовательницы Сьюзан Голомбок. Но они, скорее, научные, не для широкой аудитории. А моя книга — живая, с множеством реальных историй и примеров из личного опыта. Тема новых форматов семьи действительно вызывает огромный интерес, причем везде. Но я все же решила начать с российского издания, потому что некоторые феномены — те же лоскутные семьи — для нас еще в новинку. А в Европе этим уже мало кого удивишь.

Какой был самый сложный период за время написания книги?

Самый сложный период был после 22 февраля. Творческую жилку отбило. Я была в стрессе, пару месяцев не могла писать.

Казалось, что не нужно вообще ничего, может быть?

Да, это тоже было. Я думала: «А вообще какой смысл?» И были тревоги, увидит ли вообще книга свет в контексте нынешней повестки в России. Но увидела.

Вы рады?

Я до сих пор в это не могу поверить. И, кстати, я надеюсь, что это только начало исследования этой интереснейшей темы. Ведь в книге мной охвачены еще далеко не все феномены отношений. Много чего не вошло. Не буду говорить про нетрадиционные отношения, мы понимаем, почему это не вошло. Меня очень захватывает тема новых репродуктивных технологий. Об этом можно вообще детективное расследование написать!

Очень надеюсь, что будет вторая часть.

Да, и англоязычное издание. Спасибо за вдохновение!

У меня последний вопрос тогда. А что вы узнали про себя за все это время?

Скажем так, много чего. Мне, например, было смешно вспомнить, как лет в 28–30 я страшно парилась, что до сих пор (!) не замужем. Это было сравнительно недавно, но за последние 10 лет так много поменялось. И у сегодняшних 30-летних социального прессинга гораздо меньше.

Еще я поняла, что все-таки верю в семью. Верю, несмотря на статистику разводов и несмотря на то, что отношения — особенно в эпоху гипериндивидуализма — такая хрупкая штука. Но, пожалуй, ничего ценнее нет.

И еще эта книга добавила мне оптимизма относительно будущего, в том числе моего собственного. Мы живем в очень интересное, насыщенное, полное разных опций время.